Владимир Крупин: Удел Божией Матери
...но если молитва и здесь слаба, то где же она сильна? Именно на Афоне слышит нас Господь, и именно монахи Афона лучше всех знают, как, за что и за кого молиться.
Нет в мире сирот
Нет в мире сирот. Это главное счастье нашей земной жизни. Мы теряем отцов и матерей, но не сиротеем: всех нас усыновила при Кресте Сына Своего Пресвятая Богородица. Уходящие из мира в монастырь покидают навсегда своих земных матерей, но не остаются сиротами. Мы стоим с монахом на высоком берегу. —Море и земля и вся, яже в них, — обводит он рукой пространство. — И всё Богом создано, и всё к Нему, и всё от Него, и всё Им. Мне хочется задать вопрос о его матери, родне по крови, только не смею и говорю: —Грехи ваши ничтожны по сравнению с нашими, зело гнусно нас оплетшими, — вспоминаю я читанное из святых Отцов. — И мы к вам притекаем, прося ваших молитв. —Слаба и наша молитва, — говорит монах. — Одна надежда на Пресвятую Матерь Божию.
Он говорит, что слаба, и говорит искренне, но если молитва и здесь слаба, то где же она сильна? Именно на Афоне слышит нас Господь, и именно монахи Афона лучше всех знают, как, за что и за кого молиться. Почему такая уверенность? Отвечает святой Симеон Новый Богослов: «Монахи не находятся на земле, хотя и держимы землею, но живут в свете будущего века»
Вспоминаю и преподобного Памву, подвижника горы Нитрийской, смиреннейшего из монахов, воспитавшего многих великих старцев. С несколькими братьями святой шёл в Александрию по просьбе святителя Афанасия. Около храма сидели люди, не обратившие на монахов никакого внимания. Святой Памва, небывалый случай, возмутился и повелительно сказал мирянам: «Встаньте и приветствуйте монахов с почтением, просите у них благословения. Они беседуют с Богом, и уста их священны».
Монахи уже прошли то, что нам ещё предстоит пройти, — оборвать крепкие привязки к вещественному миру. Монахи над нами. Много раз я ощущал это до прилива благодарных слёз, — я, грешный, сподобился стоять рядом и молиться с молитвенниками за весь род людской. Вот они входят в храм, берут объёмные тетради с тысячами и тысячами имён и оглашают их для небес, моля о прощении грехов неразумных тварей Божиих. Молятся о нас с вами, ныне живущими и способными ещё спастись. А молитв о упокоении ещё больше. Озаряет восковая свеча седую бороду, склонённое лицо, мантию и еле уловимое движение губ, шепчущих читаемые глазами имена.
Дар слёз
Чем же ещё можно омыть и смыть с души наши грехи? Только слезами. Это святые слёзы, проливаемые внезапно. Они — награда за молитву. Их не надо ждать, на них не надо надеяться, они придут сами.
Повечерие. Вначале в храме не горят даже свечи, только лампады, как золотые звёздочки, светятся у нижнего края икон. Зажглась свеча около певчих. И у чтеца. Незаметно, как дыхание, начинается служба. Тихо в храме, будто никого, и будто поют не певчие, а бестелесные ангелы.
Служба идёт. И лучше не думать, когда она кончится, лучше радостно говорить себе: «Я на Афоне, я в Божием храме, я молюсь за Россию, за родных и близких, за себя, грешного».
Ночь летит к рассвету, зажигаются свечи у икон, мерцают и переливаются в серебряном и золотом свечении оклады. В тёмных окнах тоже возникают огоньки, это прокололи черноту неба небесные звёздочки. Колокола на часовне, как надёжные стражи византийского времени, отсчитывают каждую четверть пройденного стрелкой циферблата.
Спина немеет, ноги наливаются тяжестью, голова тяжелеет, но глядишь: ведь стоит же всю ночь вот этот монах, старик, ведь еле живой, но он сильнее тебя, он простоял тысячи таких ночей, тысячи раз слышал возглашение великих слов: «Слава Тебе, Показавшему нам Свет!», он непрестанно молится о России, подражай ему, выстой службу до конца, до приложения ко Кресту, и непременно приди на следующую, когда Господь вновь сокроет ночным затмением пределы земли и моря.
О, святая Гора Афон! Был ты на ней или не был, но всё равно при названии её ты слышишь небесные звуки чистой молитвы. Возведу очи мои в горы, откуда приидет помощь мне, говорит Псалтырь. Так и кажется, что это сказано об Афоне. Даже и после одного посещения всегда помнишь Святую Гору. Особенно ночью, когда обращаешься к иконам, освещённым слабым огоньком лампады, и понимаешь — ты спишь, а монахи стоят на молитве. А когда побываешь на Афоне несколько раз, то уже невольно постоянно помнишь о ней и всегда молитвенно обращаешься к Святой Горе, и невольно поглядываешь в её сторону, как бы спрашивая у неё совета. И легче становится жить, ибо мелкими становятся твои мысли о заботах дня.
Всё легко в этом мире: копать землю, ловить рыбу, пилить лес, читать книги, продавать и покупать, говорить и молчать, тяжело одно — молитва. Вспомним Гору искушений. Вспомним кровавый пот моления о чаше в Гефсиманском саду.
Вспомним святых Отцов, отрывавшихся в молитве от земли, вспомним ангелов, сходящих с небес прислуживать во время литургии, вспомним камень, на котором тысячу дней и ночей молился отшельник. Уходя от мира, он молился за весь мир.
Так и монахи Афона. Молятся о нас и, главное, за нас. Они верят в великое предназначение России — спасти созданного Господом по образу и подобию человека, и пока использующему данную ему свободу не для спасения души. А нам надо молиться за монахов Святой Горы, ибо именно их молитвами мы живы.
Молитвы поочерёдно звучат во всех храмах монастыря. Но непременно во всех повторяется моление о тех, кто просил молиться за них. У входа большие стопы крупных тетрадей, где напечатан главный текст нашего спасения — наши имена. Мы спим — за нас молятся. Мы грешим — за нас проливают слёзы, мы каемся — радуются за нас. Много раз видел я, грешный, как, дочитав тетради, монахи извлекают из карманов рясы ещё и дополнительные списки и читают, читают. И уж где-где, а здесь молитвы восходят ко престолу Божию. Века и века афонской молитвы — тому порука.
В 2016 году исполняется тысячелетие русского пребывания на Афоне. Помолимся, чтобы и его встретить достойно и достойно вступить в новое тысячелетие афонской молитвы.
Весь мир сюда везёт многопудовые грехи, здесь от них освобождается. А каково монахам? Берут на себя грехи мира, отдают свою духовную энергию, накопленную в молитве, и снова на молитву. Афон — аккумулятор духовной энергии. А что такое духовность? Духовности без Духа Святаго не может быть. А где Дух Святой? Только в церкви. Заметно, как усиливается число праздных посетителей Афона. Не молитвенников, не паломников, именно посетителей. Обойдут храмы, накупят икон, чёток, отметятся, говоря светски. Но ведь с Афона можно увезти единственное его богатство — духовное. Особенно рады монахи, когда приезжают священники и искренне верующие. Припадают к Афону, оживляются, заряжаются и снова в мир, опять на борьбу за души человеческие. Духовник монастыря иногда в день принимает по сто, по сто пятьдесят человек. Только Господь даёт силы на такое. Сколько же невзгод, бед, несчастий несут сюда. Духовная брань в мире идёт непрерывно.
Надеющиеся на Тебя, да не погибнем!
«Паки и паки миром Господу помолимся». Паки и паки вспомним молитву афонскую. Не передать её слабыми словами. Но в памяти души и сердца она. Ночь в мире, а здесь по жёлтым каменным плитам монастырского двора идут в храм монахи, послушники, паломники. За сотни лет миллионы и миллионы подошв полировали эти плиты. И сапоги, и ботинки, и калоши, и тапочки, и лапоточки, и кеды, и кроссовки, и просто босые, закалённые афонскими тропами ступни.
И будет, как предсказано, до скончания века. Лишь бы всегда стоял Афон, чтобы и наши дети, и внуки, и все-все потомки, любящие Господа и Божию Матерь и Россию, всегда приходили под его молитвенный покров.
В храме почти нет света, только около певчих, у тетрадей с текстами зажжены свечи, да у икон мерцают слабые точечки жёлтых лампадных огоньков. Начинается служба, начинает, как говорят монахи, разогреваться сердце. Прибавляется света, уже возгораются свечи, уже благоухает в пределах храма ладанный запах, и молитвы наши восходят, по выражению библейскому, «яко дым кадильный», к Престолу Царя Небесного. Перед молитвами мы все проходим тихой поступью около святых мощей и чудотворных икон и прикладываемся к ним. И молимся, молимся, и надеемся быть услышанными. За Отечество наше многострадальное, за родных и близких, за живых и ушедших, ожидающих нас, за все пределы Божиего мiра, молишься за себя, так много нагрешившего и страшащегося Божия гнева, подставляешь под елеопомазание свой вроде бы умный, но совершенно глупый пред Господом лоб, отходишь на своё место и замечаешь, что пред иконами прибавилось свечей, и добавляешь свои, и вслушиваешься в возгласы диакона и слова священника, и пение хора, и только одно говоришь себе: за что мне такое счастье?
Ночь ли, день ли, утро ли, или вечер на белом свете, что с того? Иконы, фрески оживают, они здесь, эти святые, страдальцы и мученики, они, отринувшие житейское время и, по примеру Господа, кровью своей соединившие грешную землю с безгрешным Христом. «Надеющиеся на Тебя, да не погибнем!» Здесь иначе слышатся знакомые слова из Апостольского послания: «Были побиваемы камнями, перепиливаемы, подвергаемы пытке, умирали от меча, скитались в милотях и козьих кожах, терпя недостатки, скорби, озлобления. Те, которых весь мир не был достоин, скитались по пустыням и горам, по пещерам и ущельям земли» (Евр. 11, 37—38). Добавим: и сжигаемы заживо, и потопляемы.
На молитве вместе с нами и все ранее жившие здесь насельники. Помню, как рассказывали о недавно опочившем монахе: «Мы днём его похоронили, а вечером он на службе с нами стоял».
Только опыт, только присутствие на службе, только моление, моление до боли в ступнях, в пояснице, до, наконец, какого-то желанного отрешения от всего, забвение себя, переваливание части своей тяжести на подлокотники стасидии, растворение ещё недавно разбросанных мыслей в единой со всеми молитве, только такое, может быть, собирание себя хотя бы на малое время приезда на Святую Гору даёт представление о монашеской молитве. Здесь мы — в центре вселенской молитвы ко Господу.
Здесь постигаешь афонскую истину, что Гора Афон — это не место жительства, а путь. Путь к Господу. Путь, пролегающий через всю земную жизнь. Здесь не только исчисление часов другое, но и само время — оно как пространство.
Идёшь после службы на кратенький отдых, идёшь совершенно счастливым, что выстоял, что помог обшей молитве, приходишь в келью, зажигаешь трогательную, заправленную оливковым маслом лампаду, ложишься на жёсткую постель, блаженно вытягиваешься и... слышишь молитвенный шум набегающих на берег волн. Шум этот настолько одушевлённый, что не хочется спать, а хочется озвучивать человеческими словами взывания морской стихии к Богу.
Скоро, совсем скоро зазвенит колокольчик и ударит колокол.